Принц ботаники

Не помню, на какой из конференций, но как-то Алексей Буров (один из лидеров новой волны ускорительщиков в лаборатории имени Ферми), умиленный нашими многолетними усилиями по поиску и классификации различных формул для силы трения, окрестил сектор электронного охлаждения ОИЯИ ласковым словом «ботаникусы».

Сам «Принц Ботаники», Карл фон Линней, будучи уже профессором университета Упсалы, воспитал целую плеяду молодых учеников, бесконечно ему преданных и прозванных за это апостолами. Их посылал он в рискованные экспедиции в разные концы земли для сбора материалов в грандиозную классификацию всего на свете, создание которой считал главным делом своей жизни. В середине 18-го века мир только еще приоткрылся европейцам, и, девственный, казалось бы, только и ждал тех, кто выйдет в него с единственной целью – сеять имена. И если первое издание Системы природы, опубликованное Линнеем в Голландии в 1735 году, умещалось на 12-ти полноформатных листах, то двенадцатое издание, вышедшее в свет лишь тридцатью годами позднее, включало 2300 страниц и охватывало около 15 тысяч видов минералов, растений и животных.

Но, кроме мириадов неназванных жуков, цветов и камней, мир содержал в себе и многое другое, способное потрясти душу просвещенного европейца (а Швеция окончательно утратила статус великой европейской державы только после очередного поражения и гибели Карла XII, когда Линнею было 11 лет). Поучительной для земляков Гоголя, Достоевского и Даниила Андреева может оказаться история юного Юхана Петера Фалька, которого Линней направил сухопутным путем через Россию в Китай. Пунктирная линия, обозначающая на карте траекторию его отчаянного похода, устремляется за Урал в сторону Байкала, но где-то в районе современного Новосибирска круто поворачивает назад и траурным крестом  обрывается в Казани. Здесь, окончательно сломленный Россией, Фальк покончил с собой.

И пусть не на его могиле, а в одном из своих путешествий по Швеции на кладбище в Вестгёте, Линней произносит свою знаменитую тираду, но эти слова утешения мы можем адресовать и несчастному Фальку:
«Когда я беру кладбищенскую землю, это значит, я беру части, из которых состояли люди и которые превращались из людей в людей; когда я беру эту землю на свой огород и сажу в нее рассаду, то из нее вырастают уже не головы, но кочаны капусты, а если я сварю их и дам людям, то они вновь превращаются в головы и другие части тела. Так мы поедаем наших умерших, и такую пользу они нам приносят.»

Не флюиды ли души Фалька, взошедшие по завету учителя на огородах татарской столицы, расцвели в безумной геометрии Лобачевского, одного из основателей и самого чтимого ректора казанского университета? И если Остроградский назвал неевклидову геометрию помрачением математического рассудка, то его соавтор по знаменитой теореме – Гаусс – считал Лобачевского величайшим математиком в России. А, может, кто-то из читателей припомнит и других безумцев, едавших щи в Казани? (Кстати, на посту ректора казанского университета Лобачевского сменил его друг – известный российский ботаникус, участник экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева.) 

(А чтобы пошатнуть безосновательную веру соотечественников в исключительность нашей родины, и в утешение поклонникам Маркеса, Кортасара и Борхеса, можно вспомнить историю другого апостола второго Адама – Даниеля Роландера. Из успешной экспедиции в Южную Америку он вернулся в состоянии сильного помешательства.)

Как хилому потомку славного когда-то племени ботаникусов, и вашему покорному слуге случается отправляться в сомнительные экспедиции по свету. Одним из пунктов, где пунктиры моих маршрутов пересекаются, стала и Упсала – штаб квартира вдохновителя ученых-чудаков, близоруких паганелей, делящих на фрегате «Биггл» каюту с Чарльзом Дарвиным, а на фрегате «Паллада» с Гончаровым. В мой нынешний приезд Упсала встретила меня украшенная национальными флагами. Нет, вовсе не в мою честь - так верноподданные шведского короля отмечали именины своей принцессы. Мой визит совпал еще с двумя важными событиями в жизни города: финалом шведской лиги по русскому хоккею (который шведы почему-то называют бэнди) и празднованиями по случаю трехсотлетия со дня рождения Карла Линнея.

Так какова она, Упсала, где Линей провел большую часть своей жизни? Еще издали, за несколько километров, она дает знать о своем приближении. Вдруг над горизонтом возникает два пронзительно острых шпиля, шершаво-черных, царапающих белесое небо. Это кафедральный собор Шведской церкви, одновременно и громоздкий, тяжелый, готически-мрачный, и стремительно рванувшийся ввысь. Впервые я попал в Упсалу в середине мая 1999 года, когда нас, участников конференции по электронному охлаждению, мимо светло-розового бастиона на вершине холма, мимо ботанического сада привез автобус к зданию университета. И в открывшуюся дверь Упсала вошла сладким до головокружения, парным приторно-молочным запахом свежескошенной травы.

Спустившись по крутым и узким, мощеным булыжником, улочкам, мимо камней с рунами, оставленными королями викингов, от собора и помпезного главного корпуса университета к реке, и перейдя на другой берег по пешеходному мостику, можно попасть в район, где сохранились с позапрошлого века дома бедноты. Пройдя через арку, вы попадаете в вытянутый прямоугольник двора, ограниченный плоскими каменными стенами двухэтажных жилых помещений, разделенными в углу дощатым темно-красным туалетом на четыре кабинки. Здесь же,  на одной из улиц, за высокой тесовой оградой находится и усадьба Линнея, где в течение 35 лет он и жил со своей семьей, и проводил занятия со студентами – двухэтажный желтый дом с мансардой, окруженный большим цветником и осененный кронами огромных дубов.

В деревне Росхульт, за косыми жердями плетня на плоском дворе расположены три небольшие халупы темно-красного цвета. И только жилой дом крыт черепицей, а скаты крыши его и рамы окон обведены нарядным белым кантом. Крыши служебных построек густо заросли травой. Здесь Линней родился, и красный цвет стен вовсе не случаен. В средние века в Швеции располагались крупнейшие медеплавильные фабрики. Именно лучшие в Европе пушки и искусство кораблестроителей и сделали шведов на несколько столетий хозяевами континента. А одним из отходов медеплавильного производства и была та темно-красная краска, которую использовали для своих домов бедняки. Только человек богатый мог позволить себе покрасить дом в желтый цвет.

Когда вы мчитесь сквозь Швецию по самой северной автостраде – Eurostop – ведущей по топу Европы из Хельсинки в Лиссабон (она же «великий тормозной путь»), то там, то здесь мелькают за боковым стеклом группки темно-красных домишек, отделенные друг от друга десятками километров, где островки леса отгорожены от полей насыпью из огромных острогранных камней, оставленных здесь великим ледником. Сосна перемежается березой, и только редкие церкви обращены к небесам не золотыми маковками, а острыми черными шпилями.

Домик для занятий в имении Линнея Хаммарбю размерами не намного превосходит хрущевскую кухню. Вдоль его стен два шкафа с книгами, а в центре деревянная скамья с планшетом для письма, на которую нужно было садиться верхом. А под потолком – серебряный трехметровый макет фантастической рыбы – короля угрей – в существование которой Линней верил до конца жизни. На одной из дорожек имения название на табличке, указывающей на низкорослое кривое деревце, вторым словом содержит sibirikus. Уж не последний ли это привет от обреченной экспедиции Фалька?

Как-то я спросил у одного из коллег из лаборатории Сведберга: «Ну, ладно, физики, - сейчас физика из России не встретишь разве что на полюсе, а обычные русские люди – туристы, бизнесмены – часто приезжают в Упсалу?» - «Швеция не очень привлекательна для туристов, но в последнее время русские стали появляться довольно часто. Их очень легко отличить: даже в теплую погоду они ходят в меховых шубах, покупают только самое дорогое и никогда не торгуются.»